— Я на разведку приехал.
— На какую разведку?
— А стоит ли сюда заявление подавать.
— Ну и как?
— Да вот, ваши сторожа не пустили!
— Это уже говорит в пользу лагеря, что в него не так просто попасть! — смягчился Давлет.
— Без формы, без всего. Думал — два каких-то обормота. Откуда я знал, что они настоящие! — оправдывался мопедист, приглядываясь к уцелевшим, но погнутым спицам.
— Кстати, я их тоже не знаю, — заметил начальник и вопросительно уставился на нас.
— Мы с плотниками, — сказал Димка.
— А я зимой тут с папой жил, — добавил я. — И вы приезжали. Помните, я вам пить из проруби приносил?
— А-а! — воскликнул Давлет, подняв кустистые брови. — Сын Полыгина Михаила Иваныча? Как тебя звать?
— Семка.
— А прозвище?
— Полыга.
— По фамилии — это не прозвище А тебя?
— Димка.
— А прозвище?
— М-м... Баба-Яга! — нашелся он.
— Вот это прозвище! — удовлетворился Давлет. — Внимание! За проявленное мужество при охране границы военно-морского лагеря «Ермак» юнгам Полыге и Бабе-Яге объявляю благодарность! Начальник лагеря Давлет, Филипп Андреевич!
Я вытянулся, чувствуя, как спину обжигают мурашки, а Димка, метнув ладонь к уху, гаркнул:
— Есть!
— Не «есть», а «Служу Советскому Союзу».
— Служу Советскому Союзу! — с еще большим вдохновением поддал Димка, не опуская руки.
— Молодец! — похвалил Филипп Андреевич.— Только честь без головного убора не отдают.
— Есть! — Димка убрал руку.
— Ну, братцы, тут и без меня служба наладилась! — удивился начальник.— Вы что, и ночуете здесь?
— Да, на дебаркадере, — ответил я. — Мы на всю неделю приехали, пока не кончат строительство.
— Прекрасно! — одобрил Давлет. — Продолжайте охрану. Запомните номер этой машины и шофера. Рая, выгляни! Вон! Наша Раечка! Тетя Рая! Пропускать беззвучно. Ясно?
— Ясно! — враз пальнули мы.
— Вот так! Егор Семенович, — обратился Давлет к старику, — выдай им пилотки с якорями, чтоб их зря не лупили!.. А ты, ухарь, жми в лагерь! Если понравится — поговорим. Есть одна идея. Ну, полный вперед!.. Да, кстати, вы это сами придумали — охранять? — спросил нас Филипп Андреевич,
— Сами! — ответил Димка.
— С папой, — добавил я. — Тут пацан чуть не утонул сегодня. И вот, чтобы другие не лезли, мы...
— Как утонул? — ужаснулся Давлет.
— В соседнем заливе. Нахлебался уже, еле выбрался на берег.
Филипп Андреевич стоял не шевелясь и не моргая с минуту, потом кинулся к кабине, крикнув:
— Шлагбаум!
Мы отцепили шлагбаум, и машина, шурша чем-то в будке, покатила в распадок. За ней, беззлобно погрозив нам кулаком, запылил на своей тарахтелке Ухарь.
Какое-то время мы застывше смотрели вслед. Затем пошли закрывать шлагбаум.
— Слушай, Баба-Яга, откуда у тебя прозвище? — завистливо возмутился я, потому что даже в такой ерунде Димка перещеголял меня. — Это же не прозвище! Это тебя так Федя иногда зовет, а больше никто. У тебя же нет прозвища!
— А теперь будет!
— Теперь. Надо, чтобы раньше было! Теперь-то и я бы мог придумать! — запоздало спохватился я.
— Ну и придумал бы!
— Придумал!.. А что тут придумаешь?
— Ляпнул бы какой-нибудь «ридикюль»!
— А что это?
— А черт его знает! Просто «ридикюль».
— Сам ты ридикюль!
— Нет, теперь я Баба-Яга! Зако-онно! — горделиво протянул Димка. — Мне бы теперь ступу и метлу, я бы — вж-ж-ж! — И покрутившись на месте, как бы набирая скорость, он опять полез на шлагбаум запирать границу.
Следующим утром мы заступили на пост уже в пилотках. На шлагбауме висела веревка, к столбам примыкал забор, который, белея свеженапиленными планками, уныривал в кусты вверх и вниз по склону. Сверху доносился стук молотка — папа наращивал забор.
Сперва прикатила будка с плотниками. Потом провезли на прицепе большущий бак для питьевой воды, и следом прополз тяжелый автокран. Мы запрыгивали на подножку каждой машины и, выяснив у водителя, куда он едет и зачем, поднимали шлагбаум. Видя наши пилотки, никто не ослушивался.
Мы сидели у костерка.
Шкилдесса лежала тут же, сквозь дрему бдительно следя за нами. Сперва и она выскакивала на дорогу, когда выскакивали мы, но затем, сообразив, что это мы не от нее сбегаем, а так работаем, успокоилась, настораживаясь, однако, при всяком тарахтении.
Я думал о подгоревшей лиственнице, сплавать к которой нам так и не удалось. Мы с папой обшарили вчера обе бухты, но подходящего плотика не нашли. Плоты были, но громоздкие и наполовину лежавшие на берегу. Самим сбивать папа не разрешил. Я вдруг вспомнил про тот плотик с тремя удочками, с которого рыбачил Вадька. Не перегнать ли его сюда? Всего-то дел — мыс обогнуть. Это же не мыс Горн, где Магеллана трепало, а маленький мысок! Да и на море — ни складочки. Я высказал предложение.
— Давай! — подхватил Димка.
— Чш-ш!..
Вчерашний запрет не приближаться к воде относился, можно считать, лишь ко вчера. А сегодня запрета пока не было, и важно — не получить его. Нельзя сказать, чтобы я был идеально послушным сыном, нет, — я, например, мог сделать больше, чем разрешено, но неразрешенного я сделать не мог — хоть убей меня. А поскольку совсем без ограничений родители не могут обойтись, то надо напроситься на ложный запрет, который бы запрещал то, что мы и не собираемся делать.
Нужен отвлекающий маневр.
И я придумал.
Оставив шлагбаум поднятым, мы направились к папе. Забор уже тянулся метров на тридцать, а столбики с прожилинами еще выше. Папа, голый по пояс, прибивал штакетник, то и дело отхлестываясь березовой веткой от комаров.