Я дружу с Бабой-Ягой - Страница 9

Он обратил внимание на опрокинутый в стороне от дороги автобус. По ржавым язвам, по тому, как он зарос и пророс зеленью, было ясно, что завалился он тут давненько. Димка заметил, что неплохо было бы в нем штаб устроить.

Нас объехали двое пацанов на велосипедах, которых мы обогнали на подъеме. На одном была пляжная шапочка с прозрачным зеленым козырьком, а с головы второго, старшего на вид, спускалось что-то похожее на капроновый чулок. К багажнику его велосипеда был приторочен желто-оранжевый тюк — палатка, наверно. Водитель наш вернулся, крикнул, что до первого дождя дорога сносная, и мы покатили вниз.

Наше колесо упрыгало опять в будку, и мир снова сузился до будочной рамы, напоминавшей, правда, огромный экран телевизора, и именно голубой из-за неба, на котором плыли, мотались и дергались махровые вершины сосен. Дорога шла круче, чем на подъеме, но петляла так же. Кузов дрожал, и в моем животе начало что-то холодеть и свертываться. Опасаясь, что это подступает морская болезнь, я нащупал голову Шкилдессы, сочувственно погладил ее и, глубоко задышав стал по ее способу медленно закрывать и резко открывать глаза, отпугивая тошноту... Не знаю, чем бы закончились мои упражнения, если бы машина, стрельнув глушителем, не замерла.

— Вот и приехали! — объявил папа.

— Обед! — крикнул кто-то из плотников, и они с гвалтом посыпались через борт, принимая друг у друга сумки, сетки, ящики с инструментами и наши рюкзаки.

Мы стояли на верхней дороге, между камбузом и каркасами палаток, которые ступенчато шли вниз. Зимой лагерь выглядел прозрачнее и беднее. А тут откуда что взялось — прорва зелени, густющей и яркой! Поставленный на столбы камбуз казался подвешанным к веткам сосен, а осинник так оплел палатки, как будто пожирал их, рассасывал, и потому-то от них остались одни скелеты.

Димка маханул на ворох свежих досок и брусьев, кувыркнулся оттуда в траву и, укатившись под куст, закуковал — в лесу он был как дома. Я же тихонько спустился по колесу и первым делом освободил размяукавшуюся Шкилдессу. Она потянулась и как ни в чем не бывало давай обнюхивать травинки. Окликнув Димку, я поспешил вниз, между палаток, мимо застекленного павильона ГКП поставленного на деревянные столбы, наполовину обшитые уже досками.

«Ермак» прятался в глубине одного из боковых заливчиков большого Зябского залива. Этот заливчик делился маленьким мыском еще на две бухточки. Кто-то правильно заметил, что мысок похож на нос корабля, и с учетом этого возводились все береговые постройки. Как летчик, или птица, или даже ведьма, летающая на помеле, я почему-то умел смотреть с высоты, хотя ни на чем пока не летал, кроме как во сне, и отчетливо видел этот корабль, который, едва врезавшись в море, вдруг по чьему-то велению застыл. Лес не мешал мне, наоборот, маскировка обостряла мое зрение.

Я спустился к правой бухточке. Здесь у берега стоял дебаркадер, а посредине торчала из воды сухая и почти оголенная лиственница с надломленной вершиной.

— Вот она! — сказал я подоспевшему Димке.

— Которая горела?

— Да.

— А где гарь?

— Там немного, кольцом выгорело.

— А!.. А где кольцо?

— У самой воды. Блестит — не видно.

— Все видно. Нет там никакого кольца, — сказал Димка таким тоном, в котором так и чувствовалось, что, мол, не зря мы тебе не верили.

— Да как это никакого? — возмутился я, до рези вглядываясь в пограничье лиственницы с водой и действительно не находя там следов костра! — Хм, здорово!

— Может, в другом месте?

— Нет.

— Или другое дерево, которое потом рухнуло, — предположил Димка, намекая на возможную увертку.

— Нет, нет!

Какие могли быть увертки! Стой вокруг еще десяток подтопленных деревьев, я бы все равно узнал эту листвяшку, верхушка которой обвисла журавлиным клювом. Но устоявших больше не было, все попадали, сплелись ветками и вместе с блуждающими бревнами плотно закрыли почти полбухты, хоть перебегай на ту сторону, что и делали трясогузки, гоняясь за мошками.

— Смыло, — заключил Димка.

— Гарь не смывает! — чуть не со слезами возразил я зло. — Говоришь — смыло, а думаешь — врет!

— Да нет же, Семк, верю! Честное слово! Лагерь есть, баржа есть, значит, и зверь был! — рассудил он без тени легкомыслия на этот раз. — Откуда он ломился?

— Вон оттуда! — И я указал на тот берег.

— Ну и все, потом сходим, расследуем!

Нет, не будет мне покоя, пока не пойму этой чертовщины, как говорил папа в истории о мертвой бабушке и котенке!.. В мои ноги кто-то сунулся. Это была Шкилдесса. Аккуратно, будто на цыпочках, она спустилась к урезу и принялась лакать. Я тоже захотел пить, присел и разогнал пальцами соринки. Вода была холодной и прозрачной. На дне, придавая воде еще большую прозрачность своей зеленью, росла трава, вернее, она с берега уходила прямо в воду, а вода, поднимаясь, наползала на траву, как и возле нашего поселка — ведь море-то одно, и то убывает, то прибывает. И бревен, осевших на берегу, здесь полным-полно.

Я вдруг выпрямился.

— Слушай, Бабка-Агапка! — воскликнул я, на радостях смягчив Димкино прозвище. — Кольцо-то под водой!.. Понимаешь!.. Его не смыло, а затопило!

— А-а! — сообразив, залился Димка.

— Вот то-то!

— Конечно, затопило!

— И наверно, еще не глубоко. Наверно, можно увидеть. Надо плот построить и сплавать!

— Эй, шилобрейцы! — окликнул нас папа, появляясь у дебаркадера со всеми тремя рюкзаками. — А я вас ищу!.. Хорошо, что Димка засмеялся! Пошли обедать!

Подлетел испуганный бурят в штормовке.

— Что случилось? Кто кричал?